В конце концов, получалось, что телесно-душевный упадок зависел от духовного руководства, но в этой духовной установке человек был свободен! Уложив человека в лагерь, можно было отобрать у него все до очков и ремня, но у него оставалась эта свобода, и он оставался у него буквально до последнего мгновения, до последнего дыхания. Это была свобода настроиться так или иначе, и это так или иначе было, и все время были те, которым удавалось подавить в себе возбуждение и победить свою апатию. Это были люди, которые шли сквозь бараки и маршировали в строю, и у них было для товарища доброе слово и последний кусок хлеба. Они были свидетельством того, что никогда нельзя сказать, что сделает лагерь с человеком: превратится ли человек в типичного лагеря или все-таки даже в таком сжатом положении, в этой экстремальной пограничной ситуации останется человеком. Каждый раз он решает сам.